Вербное воскресенье на Красной площади в Москве. Извлечение из
книги А. Олеария «Описание путешествия в Московию…». Середина 1630-х — первая
половина 1640-х гг.
Церковный
обряд, совершаемый в Вербную неделю при царе Михаиле Федоровиче
Заимствовано
из Путешествия Олеария
Немецкий путешественник Адам Олеарий в своем сочинении,
повествующем о путешествии в Московию в 1630-е гг., рассказал об
одном из интереснейших обрядов XVII столетия — праздновании Вербного воскресенья
на Красной площади в Москве. Красочное церковное действо сопровождалось шествием
царя на осляти из Спасских (Фроловских) ворот в Покровский собор (храм Василия
Блаженного).
Обряд или празднование, совершаемое в Москве в Вербную или
Цветоносную неделю, т. е. в субботу шестой недели Великого поста, или в Лазарево
воскресение, по описанию Олеария, происходило таким образом: «10 апреля[1], в Вербное воскресенье, был празднуем день
вшествия Христова в Иерусалим торжественной процессией. Чтобы видеть совершение
его, великий князь, которого однако предварительно о том просили, прислал
посланникам две отличные и пятнадцать других лошадей. Для нас было велено
приготовить против кремлевских ворот возвышенное место и удерживать русских,
собравшихся до десяти тысяч, чтобы нам лучше было видеть процессию. Позади нас,
на том самом месте, о котором мы будем говорить, стояли персидские посланники с
их свитой.
Торжественное шествие из дворца в церковь Входа во Иерусалим (что
при Покровском соборе), совершалось следующим образом:
Сначала великий князь отправился с своими боярами в церковь
Богородицы Марии (Успенский собор) и отслушал прежде обедню; потом пришел он с
патриархом из дворца в особенном порядке:
Прежде всего было везено на очень большой и широкой, но низкой
колеснице дерево, на котором было развешано много яблок, винных ягод и изюма. На
дереве сидели четыре мальчика в белых одеждах и пели осанна.
Потом следовало много священников, также в белых дорогих
служебных ризах, они несли хоругви, кресты и образа, на длинных древках и также
пели. Некоторые из них держали кадильницы и воздымали их к народу. Потом шли
[С. 41] знатнейшие гости или купцы, за ними следовали дьяки, писцы, секретари и,
наконец, князья и бояре, из коих иные имели в руках пальмовые ветви.
Потом шел великий князь в прекрасной одежде и в короне на голове.
Его вели под руки знатнейшие государственные сановники: князь Иван Борисович
Черкасский, да князь Алексей Михайлович Львов; сам же он вел за длинный повод
патриаршего коня, покрытого сукном и имевшего на голове искуственные длинные уши
наподобие ослиных.
Патриарх сидел поперек коня; он был также в короне, надетой
поверх белой круглой шапки, украшенной очень крупным жемчугом, и держал в правой
руке золотой, украшенный драгоценными камнями крест, которым благославлял
окружавший его народ, который, творя крестное знамение, преклонял низко главу
пред крестом и патриархом.
Близ и позади патриарха шли митрополиты, епископы и другие
священнослужители. Из них иные держали книги, а другие кадильницы.
Пятьдесят мальчиков, одетых, большей частью, в красном, снимали с
себя пред великим князем одежды и постилали их по пути, некоторые полагали
вместо одежд куски разного цвета сукна, в два локтя величиной, чтобы великий
князь и патриарх шествовали по ним.
Когда великий князь проходил против посланников и когда они пред
ним преклонились, то остановился и послал к ним своего главного толмача Ганса
Гельмса узнать об их здоровье; дождавшись его возвращения, пошел он потом в
церковь.
Пробыв в церкви около получаса, все возвратились опять в прежнем
порядке.
Великий князь, остановясь снова против посланников, велел сказать
им, что они будут угощаемы в этот день с его стола; однако ж вместо того нам в
тот день только съестные припасы были удвоены.
Патриарх дает великому князю за то, что он ведет его коня, двести
рублей или четыреста рейхсталеров.
Этот праздник Ваий[2] торжествуют и в других русских городах с тем же
великолепием; но с различием, там епископы или священники заменяют лицо
патриарха, а воеводы великого князя».
Весьма любопытны эти сказания для нас, но они написаны
иностранцем, имеющим свой особенный взгляд на наши обряды, и хотя все это
рассказано им как очевидцем и даже представлено в картине, каковую и мы здесь
передаем нашим читателям в верной копии, но однако ж требует некоторых пояснений
и примечаний.
На картине, представляющей обряд празднования Входа во Иерусалим,
изображены здания: Покровский собор в его первоначальном состоянии <…>.
Внутри Кремля Ивановская колокольня и примыкающие к ней здания. Далее, на стене
всполошный, или [С. 42] набатный, колокол. За ним колокольня и, может быть,
существовавшая церковь пяти верховая на бывших Кирилловском или Крутицком
подворьях. Спасские, прежде бывшие Флоровские ворота, пред ними мост и
простирающийся по стене Кремля, огражденный третьей низкой стеной, ров. За
Спасской башней собор Вознесенского монастыря. Далее из-за стен Кремля видны уже
ныне не существующие здания, которые могут быть показаны при тщательном
исследовании и определении местностей. На первом плане видна часть деревянного
здания, о котором предания гласят, что это ряды лавок, простирающихся по
площади, в которых выменивались образа.
Любопытно, что все присутствующие и участвующие в этом шествии
бояре и прочие в шапках, а церковнослужители в скуфьях[3].
Одежды священнические и других церковнослужителей показаны одного покроя,
непохожие на наши, и без различия как священнические, дьяконские и других
причетчиков одинакие, имеющие, впрочем, малейшие сходства с стихарями[4],
которых путешественники, вероятно, видели гораздо больше и определяли по них
звание священника; в скуфьях также у нас ходили только одни священники, а прочие
были с непокровенными главами. Одежда патриарха кажется довольно странной:
саккос[5] его изображен очень коротким, и как будто бы он
с обыкновенными рукавами; странно также описание короны, наложенной поверх шапки
<…>. Порядок этого шествия и крестного хода не мог быть верно описан
Олеарием по незнанию его различия между епископами, священниками, дьяконами,
дьячками, певчими и другими причетчиками <…> из коих каждый исполнял свою
службу по своему сану и званию точно так же, как мы видим и ныне в крестных
ходах. Шествие с пальмовыми ветвями, должно быть с настоящими, привозимыми на
этот случай из Палестины для царя и знатнейших сановников. Для Олеария странным
показалось обыкновение, что патриарх дарил царя серебряными рублями; но оно у
нас принималось не в том значении. Народ русский виден в одеждах почти
однообразных, какие были всеобщи, неизысканной моды, которой тогда чуждались, не
принимая нововведений.
История этого хождения конечно не простирается далее начала
патриаршества в России, и вероятнее, установлено [оно] царем Михаилом
Феодоровичем для уважения и чести к отцу своему патриарху Филарету, которого он
любил и почитал как почтительный сын родителя.
При Филарете патриархе уставлено, [в] 7131 (1627) году,
праздновать этот день таким обычаем: вечеру и утрени, и служба есть в соборе, а
перед обедней патриарх ездит на осляти к Троице на ров, и паки поедет в собор и
у праздника оставляет власть черную; стол у патриарха. [С. 43]
Текст приведен в соответствие с нормами современного
правописания.
[1] 10
апреля указано Олеарием по новому стилю и соответствует 29 марта старого стиля.
По Пасхалии (сборнику правил, на основании которых определяется день
празднования Пасхи), этот день приходится на 1634 год, в котором Пасха была
6 апреля. Из этого следует, что праздник Вербного воскресенья, представленный на
гравюре, был уже не при патриархе Филарете, скончавшемся в 1633 году, а при
Иоасафе I. Олеарий же имени патриарха не упоминает. [При составлении примечания
использован текст К.Я. Тромонина — ред.].
[2] Ваия
(вайя) — пальмовая ветвь.
[3] Скуфья — головное покрытие православного
священника.
[4] Стихарь — церковное облачение (прямое, длинное, с
широкими рукавами).
[5] Саккос — торжественное верхнее архиерейское
облачение (незашитое по бокам длинное одеяние с короткими рукавами).
|